| |||
|
| Валентин Клементьев: Профессия должна сливаться с судьбой артиста |
|
- После театрального института вы работали в гастрольном театре. В чем состояла особенность этой работы?
- Это было 18 лет назад. Существовал такой Московский областной театр, один из трех или четырех такого рода. Там я проработал с перерывами шесть сезонов, и это были замечательные годы моей жизни, потому что театр был совершенно необычный: колоссальное количество гастрольных поездок и премьер. Я до сих пор считаю, что это была великолепная профессиональная школа, школа ремесла в хорошем смысле, замечательный тренинг, полное отсутствие таких примет столичной театральной жизни, как звездная болезнь и т.п. Некоторые сезоны насчитывали до 200 гастрольных дней, охватывавшие 15-16 городов. Мы объездили театральные города не только всей России, но и всего Союза. Театром руководил знаменитый директор Исидор Михайлович Тартаковский, это было его детище, он очень грамотно выстроил работу театра. К сожалению, этого человека уже нет на свете. Жизнь изменилась, сейчас такого рода театр не мог бы просуществовать, а тогда это было замечательно! Я с большой теплотой вспоминаю то время. - Несмотря на то, что в поездках вы были лишены привычного комфорта? - По молодости лет все это воспринималось и переносилось достаточно легко. Неудобства компенсировались количеством впечатлений, сопровождавших такие поездки. Тогда для меня это было значительно существеннее, чем какие-то издержки или неудобства, хотя их особенно-то и не было, все было вполне нормально. - Трудно было заучивать такое большое количество ролей? - Собственно, если мы оглянемся на 100-150 лет назад, русский театр так всегда и работал. Я считаю, что это вполне естественно, это часть профессии, это организует актера, тренирует работу мозга и т.д. За неделю актеры учили огромные роли, и выпускались качественные спектакли. Это сегодня, в тепличных условиях, мы уверены, что надо полгода учить текст, а тогда срочно выучить роль было обычным делом. Особенно для русского передвижного театра, да и в столичных такая быстрота тоже практиковалась. Вот когда пришел век тотальной режиссуры, когда режиссеры в течение года стали шлифовать свою концепцию, тогда и наступили послабления в заучивании ролей. На самом же деле обладать предельно тренированной памятью и вниманием - норма для артиста. - Валентин Валентинович, как вы пришли в театральное искусство, сыграли ли роль семейные традиции, чье-то влияние? - Никаких традиций не было, а вхождение в дело было таким. Я учился в техническом вузе, и так случилось, что круг моих знакомств расширился, рядом появились люди, учившиеся в театральных институтах, работавшие в театрах, и по какой-то инерции я пошел в ГИТИС. Все это было в довольно спокойном режиме. У меня каких-то серьезных форс-мажоров в судьбе вообще не было. Я легко поступил, достаточно легко учился, закончил, сначала работал в одном театре, сейчас вот уже 12 сезонов работаю в Художественном театре имени Горького. - Вы ведущий актер театра, играете центральные роли. Нет ли желания блеснуть в эпизоде, как, например, блеснул когда-то актер вашего театра А.П. Кторов в "Плодах просвещения"? Да много и других примеров. - Мне дают большие роли - я их играю. Если театру будет необходимо, чтобы я сыграл эпизод, - с удовольствием его исполню. Вообще в нашей профессии надо быть готовым ко всему, даже к тому, что любой день может оказаться твоим последним днем в театре. Такова моя философия. - Ощущаете ли вы груз ответственности как мастер, на котором лежит во многом судьба репертуара, реакция зала и т.п.? - Мое отношение ко всему этому несколько иное. По-моему, ощущение актером какой-то своей сверхзначимости в театре может только навредить. Есть работа, которой ты должен соответствовать внутренне и профессионально. Если зритель приходит, если зал заполняется, если есть успех, значит, все нормально - вот критерий. А мысли о какой-то глобальной ответственности, о том, что ты несешь нечто неподъемное... нет, этого нет. - Вашим театром руководит выдающаяся актриса. Какой отпечаток накладывает это на репертуар, на внутренние взаимоотношения? - Несмотря на то, что Татьяна Васильевна теперь уже состоявшийся режиссер, многие ее спектакли пользуются успехом, некоторые прошли по 100 и 200 раз, - наш театр прежде всего актерский. В этом его особенность. Как режиссер Т. В. Доронина выстраивает актерский театр, то есть такой театр, в котором над актером нет самодовлеющей режиссерской концепции, которую исполнители обслуживают. Театр живет внутренним пониманием того, что такое артист на сцене. Режиссура Дорониной - это подача артиста и предоставление ему возможности самому реализовать предложенный режиссером замысел. В этом и достоинство, и сложность, потому что предложенное ею - это рисунок очень большой актрисы и не каждый может "пропустить" его через себя. Авангардные постановки приходят и исчезают, в них, как правило, присутствует некая умозрительная концепция, а актер все-таки устроен эмоционально, и часто в таких спектаклях видна отдельно режиссура и отдельно - артист на сцене. В этом смысле у нас, мне кажется, более органичное соединение. Это традиционный русский театр, который был и 100, и 200 лет назад. Такой театр будет всегда. - Помимо художественного руководителя, в вашем театре ставят спектакли и другие артисты, и весьма профессионально. У вас не возникает желания попробовать себя в режиссуре? - Таких планов у меня нет, потому что это особая профессия. И еще нужна серьезная внутренняя потребность этим заниматься. Пока я в себе ее не ощущаю. Представить себя в этом качестве я могу, потому что достаточно много занимаюсь вводами. Почти в половине спектаклей я занимаюсь тем, что ввожу артистов. Но это несколько иная вещь, что-то близкое к педагогической работе. Я думаю, что для меня все закончится актерством, и этого вполне достаточно на самом деле. Даже играть только одного Несчастливцева хватит на всю актерскую жизнь. - Что для вас важнее или привлекательнее - процесс репетиций или игра в спектакле? - Здесь для меня нет однозначности, многое зависит от определенного периода в жизни. Интересно, когда ты работаешь-работаешь - и вдруг объем зрения расширяется и чувствуешь, насколько ты повзрослел и изменился. Вот это фиксировать через работу любопытно, а такое ощущение может настигнуть тебя на разных стадиях -и в спектакле, и на репетиции, и даже на читке. Все это единый процесс, который я бы не делил. Более того, я вообще не отделяю этот процесс от своей жизни, судьбы. Для меня творчество связано с происходящей судьбой, с тем, что видишь и вне театра, и внутри театра; все это очень тесно связанные вещи, движение одной линии. То есть работа для меня - часть жизни, и наоборот. В этом смысле я не фетишизирую профессию. Я не принижаю ее, а просто полагаю, что профессия очень органично должна сливаться с твоей судьбой, а не уводить в какие-то психические тупики, подъемы, спады. Мне кажется, здесь есть опасность потерять почву под ногами и оказаться у порога трагедии. Все-таки надо твердо стоять на земле, хотя наша профессия, безусловно, предполагает какую-то романтичность, приподнятость, но романтичность должна иметь место на сцене, а искусственно культивировать ее в жизни -достаточно опасный путь. - В первой постановке пьесы "На дне" актеры Художественного театра во главе со Станиславским изучали быт ночлежки на Хитровом рынке в Москве. В вашем же спектакле, поставленном В. Беляковичем, нет быта, зато есть некая космичность: прожектора, дым, ряды нар, уходящие в глубину сцены. Не мешают эти постановочные условия вашему Сатину? - Несмотря на, казалось бы, "немхатовскую" организацию пространства в этом спектакле, есть аргументы и в пользу такого сценографического решения. Один из них, скажем, такой: спектакль посещают в основном школьники старших классов. Для того чтобы они пришли в театр и сосредоточили внимание на сцене, нужен непривычный театральный язык. Та образность, которую сочинил режиссер, эту задачу как раз и выполняет: этот язык зрителям близок, зал заполняется, зрители на спектакль идут. Мы же, его участники, стараемся существовать на сцене в соответствии с психологической правдой героев. Так что ничего несовместимого там нет. - Почему в речи вашего героя слышатся интонации уголовника? - Это же написано в пьесе Горьким: человек сидел в тюрьме. Мы в этом спектакле играем ситуацию, в которой время не очень точно обозначено, поэтому прислушиваешься к тому, что можно привнести на сцену из сегодняшнего дня. Тема тюремного прошлого человека в России всегда была вечной. У нас страна, в которой огромное количество людей прошло через это. И Горький эту сторону российской действительности не обошел. Я так и воспринял Сатина, в нем эта тема, этот фон есть, и я сознательно задал роли соответствующую интонацию. С другой стороны, это попытка отойти от стереотипа Сатина, который декларирует высокие истины и к которому якобы ничто плохое не пристает. - До последнего времени вы играли положительных героев, а в прошлом сезоне сыграли отрицательного - Мурова в "Без вины виноватых". Это непривычно для вас? - Особенность этой работы в том, что мы все время что-то корректируем, хотя спектакль идет уже год. Татьяна Васильевна перед каждым спектаклем оговаривает какие-то новые нюансы. Муров совершил предательство, а хочет выглядеть благородным. Мне же не хочется оставлять ему такую возможность. Мы ведь привыкли не сгущать краски, стараемся оправдать человека, а вот здесь не получается - Островский не позволяет. А уж он-то таких людей, как Муров, знал превосходно. То же самое происходит у меня в "Лесе" с Несчастливцевым. Столько в нем изменений произошло за восемь лет! И это для меня самое интересное в работе, более того - это единственное, чем стоит заниматься в искусстве: фиксировать изменения в себе, в жизни и переносить их в спектакль. А выстроить определенный рисунок и в течение многих лет делать в нем одно и то же - не интересно. - В двух спектаклях - "...Одна любовь души моей" (по поэмам "Полтава" и "Анджело") и "Версия "Англетер" - вы соприкоснулись с поэзией Пушкина и Есенина. Что для вас значат эти работы? - Прикоснуться к поэзии гениев отечества -это подарок судьбы. В "Полтаве" нет непосредственно образа поэта, я существую в этом материале "от автора", а в спектакле о Есенине есть прямая персонификация, я играю поэта, читаю его стихи. Для меня это была одна из самых сложных работ: ведь надо было ощутить некое человеческое соответствие такой личности гигантского масштаба, как Сергей Есенин. Вот эту роль я могу назвать этапной. - Чье мнение для вас ценно в работе над ролью? - Главное для меня - мои собственные ощущения и мои мысли по поводу своих работ. Любая зависимость от кого бы то ни было в этом смысле малопродуктивна для артиста. - У вас есть любимая роль? - Я могу сказать: моя любимая роль - это Соленый в "Трех сестрах". Это действительно любимая работа, даже не могу понять почему. В этом спектакле я и Вершинина играл, который, казалось бы, должен быть мне ближе. - В роли Соленого вы повторили грим Б.Н. Ливанова и его манеру держать руку за спиной? - Дело скорее в том, что сам персонаж подражает Лермонтову. Так предполагает сам автор. Ну, и, конечно, было желание в чем-то быть созвучным прежним выдающимся исполнителям, потому что, по замыслу Дорониной, мы восстанавливали спектакль, поставленный Немировичем-Данченко в 1940 году, в тех же мизансценах, декорациях и костюмах. Вполне естественно, что, если великий артист нашел точные характеристики образа, было бы глупо говорить: нет, я ни в коем случае не буду использовать найденное до меня. Почему? Борис Николаевич Ливанов проложил верный путь, и надо по нему идти. Я не знаю, о Чем мыслил великий артист Ливанов, но думаю, что, будучи одним из самых масштабных мастеров Художественного театра, он жил значительно более мощными ассоциациями, чем я. Но я в своем времени по-своему понимаю и чувствую Соленого. Кроме того, здесь еще присутствует проблема проникновения в вечные вопросы бытия, вскрытые автором. Эта задача стоит перед актером всегда, если работаешь со значительной драматургией. А у нас в театре идут Булгаков, Островский, Чехов, Горький - это колоссальные, потрясающие личности. - Валентин Валентинович, может ли вас что-либо выбить из роли на сцене?" - Меня ежедневно что-то выбивает, и именно с тем, что меня выбивает, я и выхожу на сцену. Если бы меня ничто не выбивало, я, наверно, занимался бы другой профессией. С тем, что воздействует на меня в жизни, я и выхожу на сцену. Именно воздействует, а не выбивает, это точнее. Актер поневоле "пропускает" через себя все, что происходит вокруг, в жизни, с людьми, и его сострадание (а не страдание) увиденному и является опосредованным Предметом его искусства. - Испытывали ли вы влияние других актеров? - Очень часто испытывал влияние многих актеров. Без этого воздействия нет и театра. Я начал входить в искусство в 70-е годы, когда театр находился в конце пика театрального бума, когда было много потрясающих артистов. Конечно, это воздействовало. Увлекал внутренний мир, который являл на сцене талантливый актер, и это было часто. Сейчас, может быть, не так высок уровень и нет такого количества прекрасных мастеров. Но я не могу сказать, что перенял чью-то исполнительскую манеру, что-то взял в свой багаж, как-то трансформировал, нет. - Вы посещаете московские театры? - Я в театры вообще практически не хожу, и не потому, что скептически отношусь к работе коллег, - просто мне в жизни хватает своего театра и присутствия в нем, и нет необходимости в подпитке со стороны. - Каковы ваши отношения с кино и телевидением? - Практически никаких отношений нет. Видимо, сказывается обоюдное отсутствие интересов. Внутреннего желания проявить себя в этой области у меня нет. В начале пути я как бы понимал, что это нужно, но серьезных действий не предпринял в этом направлении. С той стороны предложения существуют, но меня останавливает абсолютное отсутствие приемлемого драматургического материала. А работать только ради каких-то актерских амбиций не хочется. - Расскажите, пожалуйста, о вашей семье, о том, как любите отдыхать, чем увлекаетесь помимо работы. - Моя жена Татьяна Шалковская тоже актриса нашего театра, у нас двое маленьких детей. Отдых - это всегда российская глубинка. Спортом заниматься времени нет, а хобби - только чтение книг. От телевидения и видео пока удается дистанцироваться и детей дистанцировать. Вот и весь круг жизни. - Валентин Валентинович, ваш театр продолжает традиции русской актерской психологической школы. Каково ее будущее, на ваш взгляд? - Я думаю, что эта традиция вечная. На этой основе русский театр состоялся как величайшее явление мировой культуры. Эта традиция сейчас как-то трансформировалась, она отодвинута в сторону, есть и попытки ее дискредитации. Поиски иных направлений в |
| Валентин Клементьев: Трудно играть людей поколения победителей |
|
Заслуженный артист России Валентин КЛЕМЕНТЬЕВ - ведущий актер Московского Художественного академического театра им. М. Горького, окончил ГИТИС в 1983 году. С 1983 г. работал в Московском областном театре драмы. В труппу МХАТ им. Горького принят в 1989 году, где дебютировал в роли Васьки Пепла в этапном для театра спектакле "На дне" М. Горького. За годы работы в театре В. В. Клементьев сыграл двадцать ключевых ролей мхатовского репертуара, среди них Несчастливцев в "Лесе" и Глумов в "На всякого мудреца довольно простоты" Островского; Мышлаевский, Обольянинов, Дорант в постановках по пьесам Булгакова "Белая гвардия", "Зойкина квартира", "Полоумный Журден"; Есенин в "Версии "Англетер"; Лопахин в "Вишневом саде"; Соленый в "Трех сестрах" Чехова и др.
Великолепные внешние данные, необыкновенный низкий голос, мужское обаяние, пластичность и романтическая возвышенность внутреннего мира актера позволяют ему создавать неповторимые образы героев в классическом репертуаре. Валентин по праву любимец мхатовской публики. - В наше время очень много говорят о том, как трудна и коварна актерская профессия. Вы выбрали именно театральную стезю. Почему? - Почему я стал актером? Это произошло достаточно случайно. Два курса я отучился в техническом вузе, не помышляя о карьере артиста, но ввиду личных обстоятельств, мне пришлось... я решился поступать в ГИТИС. И что бы вы думали -поступил! Причем у меня на тот момент было ошибочное, идеализированное представление об актерской доле, как о сказке, но, признаться честно, я и до сих пор в принципе сохраняю в себе некую наивность такого отношения, когда кажется, что все просто и свободно. Закончив театральный институт, работал семь сезонов в областном театре, а потом пришел в МХАТ им. Горького и с тех пор работаю здесь вот уже 16 лет. - Наряду с такими персонажами, как Сатин в "На дне", Гаев в "Вишневом саде", вы часто играете на сцене сильных личностей: князь Валковский в "Униженных и оскорбленных", Мышлаевский в "Белой гвардии", Несчастливцев в "Лесе", Соленый в "Трех сестрах". В жизни вы тоже сильный человек? - Да, эти персонажи сильны, но лишь в том смысле, что они герои великих пьес, произведений. Но на самом деле, приступая к созданию того или иного образа, я стараюсь искать в человеке некую незащищенность, изъяны, потому что просто жесткая сила - она в жизни-то не притягательна, а уж на сцене тем более. Мне интереснее искать моменты, когда человек уязвим. Именно в этом жизненная правда, ведь нет людей просто сильных, тогда они были бы манекенами. О себе могу сказать, что любимая роль - это Соленый, вот и решайте, сильный я человек или нет. - С чем вам в жизни больше всего приходилось бороться? - С самим собой, естественно. Раньше мне казалось, что у меня есть все, чтобы состояться как артисту, теперь несколько иное представление. - Сейчас вы играете Михаила Лаврухина в премьерном спектакле "Годы странствий" А. Арбузова, приуроченном театром к шестидесятилетию победы в Великой Отечественной войне. Расскажите о спектакле; что для вас значит эта роль? - Это сложная пьеса, в которой нет ни одного отрицательного персонажа. То время востребовало талантливых, цельных людей - сегодня это трудно понять, тем более сыграть. Как люди, наделенные и талантом и трудолюбием, могли столь честно, уверенно идти по жизни? Как достойно пройти через войну, как вынести неразделенную любовь, как состояться в профессии и остаться при этом скромным, отзывчивым, готовым в любую минуту прийти на помощь человеком? Это я говорю про своего героя Лаврухина. Играть человека с такими качествами, сделать его живым - очень трудно, поэтому именно эта роль одна из самых сложных среди тех, которые мне когда-либо приходилось играть. Я надеюсь, что я и мои товарищи приложили все духовные усилия, чтобы, насколько это вообще возможно, дорасти до человеческого уровня поколения Победителей. И главное здесь - найти в себе способность чувствовать и любить так, как чувствовали и любили те люди. Поэтому основная задача, которую я перед собой ставлю в этой роли, - поиск личного соответствия моему герою. В пьесе представлено интереснейшее время - восемь лет (1937-1945 годы), о которых надо точно рассказать. На сцене непосредственно присутствует война, которая должна быть показана правдиво и достоверно. - В свободное от театра время я занимаюсь воспитанием своих детей и ни на что другое времени у меня не хватает. К сожалению, у меня нет таких способностей к воспитанию, которые я наблюдаю, например, у своих знакомых. Это то, в чем приходится расти: я пытаюсь ощутить в себе дар воспитателя, поскольку на сегодня моя главная ответственность - какими я выращу детей. |
| Роли Валентина Клементьева |
|
«Годы странствий»
Советская Россия, 2 апреля 2005 г. Виктор Кожемяко …Заслуженный артист России Валентин Клементьев (Лаврухин), создавший характер цельный, волевой, чистый, передает драму безответной любви с мужской сдержанностью, но и рвущейся изнутри пронзительностью. «Горячее сердце» Экономическая и философская газета Алексей Проскурин Игрушки Господа Бога …Посмотрим на сцену. Здесь царит театр Хлынова (засл. арт. России В. Клементьев), театр одного зрителя, и все в этом театре подчинены его не злой (удачная находка), но от этого еще более пугающей воле. Удивительная работа! Ни разу не выпятив себя, как это иногда свойственно актерам, балующимся режиссурой, он становится незаметно и постепенно главным действующим лицом. Ощущение глубочайшей уверенности в том, что это весь мир предназначен для него - вот самое удивительное из того, что мы узнаем о Хлынове и ему подобных. Откуда? Почему? Почему остальные, ворча или ликуя, признают это право? Вот основная загадка современности. Велика сия тайна есть. Иррационализм появления этой уверенности, мастерски сыгранный зрелым мастером, может быть ошибочно принят за отсутствие сверхзадачи и сквозного действия. Но это отнюдь не так. Вот он, зритель, творец, спаситель и одновременно судья окружающего мира, наблюдает за тем, как корчится от невыносимого стыда потенциальный конкурент, купец Курослепов (премьерский дебют во МХАТе нар. арт. России И.Криворучко). Вот заставляет плясать под свою дудку городничего (засл. арт. В.Ровинский), вот делает из рубахи-парня, ухаря Васьки - шута-затейника (арт. М.Дахненко). И снова, как и в «Контрольном выстреле», - некому противостоять. Бог далеко, впрочем, Хлынов уже готов поспорить даже и с ним, своим создателем, - и подсознательное, пугающее всех ожидание начала этого главного спора составляет один из главных компонентов атмосферы спектакля. «На дне» Независимая газета, 29 июля 1999 г. Элла Матонина ПЛОДОТВОРНЫЙ НАМЕК «На дне» во МХАТе имени Максима Горького Хороши слова, звучащие со сцены. Но их так много! Словно Дума заседает на нарах — и все об истине, правде, справедливости. И никто с места, чтобы поближе к делу. У Беляковича сила Луки не в утешениях, а в желании сдвинуть людей с места, пробудить их. Что, собственно, и случилось с Сатиным. Сатина играл когда-то К.С. Станиславский. Он смело прибегнул к романтической форме типизации героя. С босяка, как он, спадали рубища, оставался прекрасный человек. У Валентина Клементьева рисунок роли иной. Он снижает образ. Хриплый, низкий, играющий голос, комичный жест руки, видится Остап Бендер, слышатся Высоцкий, наша попса, эпатирующие публику на каком-то рандеву телеведущие… Современному зрителю, определившемуся на житье не в лучшие времена России, пожалуй, не скучно видеть такого Сатина: с ерничеством, выходящим на протест. Лука подействовал на него, как кислота на старую монету. Он сам это сознает. Высокий, молодой, ершистый, стоит он на высоких нарах и готов произнести два знаменитых своих монолога. Но мы чувствуем, как трудно актеру к ним подступиться, чтоб не вышло фальшиво, без внутренней необходимости в них. И вдруг ругающимся внизу он строго кричит с высоты: «Не обижайте человека». И сам немеет от сказанного. Может быть, это и есть главная мысль спектакля? Это уже не невнятица случайных слов. Это связно и человечно. Такие слова — и у них в подвале! Сатин — Клементьев нашел им место, дал им жизнь. Актера выносит на поэтическую патетику монолога «Для лучшего живут люди». В каждом из первых спектаклей Валентин Клементьев разный. Второй монолог «Человек - это звучит гордо» у Беляковича, в отличие от канонического текста, передвинут к концу последнего действия. И именно его, а не песню «Солнце всходит и заходит» прерывает весть о самоубийстве Актера. Так что когда Клементьев говорит: «Какую песню испортил...» — речь идет не о тоске-кручине сидящего в тюрьме, а о монологе, посвященном Человеку, звучащем, как песня о нем... Песню прервали. Остается надежда, что ее можно продолжить... Эта режиссерская мысль плодотворнее прямолинейного сравнения нынешней России с названием пьесы. «Униженные и оскорбленные» Литературная газета 12 декабря 2001 г. Элла МАТОНИНА ЧЕЛОВЕК БОЛЬШИНСТВА Премьера “Униженных и оскорбленных” во МХАТе имени М. Горького Обольстительное зло в образе князя Валковского сыграл заслуженный артист России Валентин Клементьев и сорвал у публики аплодисменты. Высокий красавец, одетый с утонченной изящностью и свежестью, он был так убедительно расположителен, добр, учтив, что ему поверила девушка XIX века и, кажется, зрительный зал XXI века, тоскующий о хорошем. Кто давно не читал “Униженных и оскорбленных”, кто в дальних рядах не мог рассмотреть лицо князя, отвращающее “от себя тем, что выражение его было как будто не свое, а всегда обдуманное, заимствованное... а лучи взглядов раздваивались... и между мягкими, ласковыми мелькали жесткие злые”, тот с удивлением обнаружит по ходу действия в нем подлеца и циника, блестяще владеющего сознательно надетой на себя маской. Страшноватым получился у В. Клементьева образ этого двуликого Януса... Мы понимаем, говорил Достоевский, что всякая однозначная оценка личности и ее поступков относительна, т. к. включает в себя множество противоречивых определений, когда “нужна не арифметика, а высшая математика”. Видимо, поэтому Доронина отказалась от исчерпывающих объяснений, сложившихся и складывающихся между персонажами отношений. «Униженные и оскорбленные» Правда, 5 февраля 2002 г. Анна Гвоздева-Проскурина Несущие свет …Это спектакль о Вселенском Зле, символом которого в пьесе является князь Валковский-старший, блестяще, точно, со знанием глубинной психологии стяжателя, сыгранный заслуженным артистом России Валентином Клементьевым. Внешняя респектабельность, лоск скрывают душу черную, как ночь, без просвета. Он глумится, вдохновенно наслаждается торжеством над «чистым» идеалистом — скромным литератором Иваном Петровичем (артист М. Дахненко). Между ними происходит беспощадный поединок жизненных мировоззрений, который, на первый взгляд, заканчивается победой князя. Он (Валковский — В. Клементьев) как бы «вспарывает» действие своими поступками; обольстительный, внешне доброжелательный, обостренно наблюдательный, видящий человека насквозь и на этом знании строящий свою стратегию. Он — главная пружина, локомотив, неумолимо двигающий униженных по их трагической спирали. Зло страшно сейчас своей объединенностью, своей продуманной агрессией во всех аспектах жизни — оно как бы на поверхности, как бы побеждает, увлекая в свой блещущими приманками мир слабые души наподобие Валковского-младшего, Алеши (артист А. Чубченко). «Лес» Ветеран, № 6 (295), 1993 год Капитолина Кокшенева О деньгах и совести Всякая роль в «Лесе» расцвечена - увлекает соединением смешных и возвышенных свойств человеческой натуры. В. В. Клементьев (Несчастливцев), С. Э. Габриэлян (Счастливцев), Т. Г. Шалковская (Аксюша) вносят разные краски (нестяжательности, честности, доброты, просторного чувства) в общую картину жизни, которую драматург любил во всем ее богатстве, во всем ее сложном «цветении». Бедность и богатство. Деньги и совесть. Тут расположена «ось смысла» мхатовских спектаклей. Голос театра нельзя не расслышать: в руках умных людей и «деньги умные», в руках соблазненных богатством - «деньги бешеные». Но и умный без совести беден, а богатство в русском понимании сокрыто в глубинах сердечных. "Рюи Блаз" Театральный критик Марина Истюшина Рюи Блаз …Но страсти, кипевшие на сцене, заставляли думать о современности, и в пламенных монологах Рюи Блаза (в этой роли ведущий актер театр Валентин Клементьев) ощущать дыхание нашего времени и созвучность настроениям зала, аплодисментами поддерживавших героя. Итак, великая Испания, завоевавшая континенты, пол Европы, острова и океаны в конце ХУ11 века теряет свои позиции в мире. Причины? Может быть вина и в бездарном монархе, месяцами предающийся охоте на диких зверей и оставившего при дворе свою красавицу жену скучать и наблюдать беззакония придворных. Очаровательна Елена Коробейникова в роли королевы Марии. Она удивительно искренна и потому любовь ее героини к Рюи Блазу прочитывается, как прекрасное романтическое чувство. И потому, быть может, все любовные сцены в исполнении актрисы и ее партнера Валентина Клементьева лишены какой-либо фальши и искусственности. Любовь к королеве - вот что движет Рюи Блазом, становясь пружиной драматического действия. Вначале он, человек из народа, слуга дона Саллюстия, наделенный пылким воображением, рад лишь видеть предмет своего обожания. И именно эта страсть помешала ему узнать истинные причины его хозяина преобразить его из лакея в дона Цезаря де Басана. Он не задумываясь, подписывает бумаги, ибо для него главное видеть свой кумир вблизи, а не карьера. Но, оказавшись у кормила власти, он стремится эту власть укрепить, выгнав алчных честолюбцев, что и приносит ему восхищение королевы. Благополучные финалы бывают в комедиях или мелодрамах, но не в трагедиях... |
